ХИТРОВСКIЙ ХРОНОГРАФЪ

Малый Черкасский переулок, дом 3/4. Здесь помещалась раньше редакция «Комсомольской правды».

Обычный напряженный редакционный день. Ясно его помню: декабрьский, морозный. Уходил тридцать первый год.

Над дверью художественного отдела торчал человеческий череп в черном блестящем цилиндре и белой манишке. Мы привыкли к этой озорной эмблеме кризиса капитализма, придуманной нашими сатириками. Но посетители порой оторопело поглядывали на пустые черные глазницы. У двери остановился приезжий молодой человек в непомерно большом чёрном картузе и суконной куртке на вате. Рукой он едва охватывал края широкой папки. Гость посмотрел на череп, улыбнулся и открыл дверь. Всегда бывало так: придет интересный человек в редакцию, и сейчас же гонец скликает всё вече. Так было и на сей раз. Семён Нариньяни приглашал нас посмотреть рисунки молодого художника с Магнитки.

Быстро собралось веселое и шумное общество. Художник заметно волновался. Лицо его раскраснелось, он снял картуз, неуклюжий ватный пиджак и остался в серой вельветовой курточке, очень стройный, ладный, будто давно знакомый. Его светлые волосы разлохматились, голубые глаза глядели доверчиво.

Несмотря на волнение, художник очень бережно брал в руки каждый рисунок, показывал его, а потом укладывал в папку, не забывая застилать зелёной папиросной бумагой.

Лист следовал за листом. Мы смотрели на рисунки, сделанные у горы Магнитной, где художник жил и работал полтора года. Мы также переживали лихорадку строительства вместе с магнитогорцами. У редакции там были надежные корреспонденты, они вросли в стройку, как необходимые ей приводные ремни. Их телеграммы, сигналы, тревога передавались всем нам.

Скупой язык цифр и телеграмм беспокоил нас, как здоровье родственника. И если строящейся домне не доставало кирпича, то мы испытывали такое чувство, словно голодал родной нам человек.
( Collapse )

Фотографы любили снимать Аввакумова. Им нравился его облик атлета, небольшая голова, посаженная на широкие плечи, льняные волосы и ясная улыбка.

На одном из снимков фотограф запечатлел Аввакумова шагающим по Магнитке. Он весь — порыв, озарение, упоён солнцем, ветром, простором. Августовским свежим утром 1930 года художник вышел из поезда, который остановился прямо в степи. На стене товарного вагона — торопливая надпись мелом «Станция Магнитогорск».

Облака, освещённые ранним солнцем, сползали с гор. Ещё недавно орлы простирали над ними свои могучие крылья, только их шелест и нарушал вековое молчание. Теперь тянулась нескончаемая панорама развороченной земли, всё гремело, рокотало, люди копошились в котлованах. Зрелище величественное, ошеломляющее.


Здесь все невиданно, даже ветры. Аввакумову, уральцу, привыкшему к прихотям природы, и то в диковинку были беспощадные ветры, настоящие смерчи, обволакивающие стройку тучами пыли и песка.

Большое будущее открылось перед тихим некогда районом. Быть здесь металлургическому комбинату невиданного размаха. Растущей стране мало стали, выплавляемой в мартенах на Юге. Восток обязан внести в государственную копилку свою внушительную долю. И XVI партийный съезд сказал, что металл, добытый на Востоке, «жизненно необходим» стране.

Война проверила правильность этих слов. Сталь Магнитки прорвала оборону Берлина.

Неискушенный человек в первые дни даже терялся среди незнакомых звуков, лязга, скрежета, грохотания. Он путался в этом смешении подъёмных кранов, каркасов корпусов, железнодорожных эшелонов.
( Collapse )